Это, разумеется, было очень неприятно и само по себе, потому что добрый и любящий Жозеф ожидал совсем не такого свидания, но сюда примешивалась еще другая гадость: Глафира пригласила его налету ехать за нею в Прагу, что Жозеф, конечно, охотно бы и исполнил, если б у него были деньги, или была, по крайней мере, наглость попросить их тут же у Глафиры; но как у Иосафа Платоновича не было ни того, ни другого, то он не мог выехать, и вместо того, чтобы лететь в Прагу с
следующим поездом, как желало его влюбленное сердце, он должен был еще завести с Глафирой Васильевной переписку о займе трехсот гульденов.
Неточные совпадения
Меня берет зло. Я возвращаюсь в зало первого класса, где застаю уже в полном разгаре приготовления к ожидаемому
поезду. Первые слова, которые поражают мой слух, суть
следующие...
Теперь не было у меня уже той живой связи с ночной сценой, как в момент действия, и каждая
следующая минута несла новое расстояние, — как между
поездом и сверкнувшим в его окне прелестным пейзажем, летящим — едва возник — прочь, в горизонтальную бездну.
А там шумный Ростов. В цирке суета — ведут лошадей на вокзал, цирк едет в Воронеж. Аким Никитин сломал руку, меня с радостью принимают… Из Воронежа едем в Саратов на зимний сезон. В Тамбове я случайно опаздываю на
поезд — ждать
следующего дня — и опять новая жизнь!
Временные же, преимущественно однодневные надписи, более все в
следующем роде: «Je n'ai point d'habit», «Cela est probable», «J'en suis furieux!!!» [«Я раздет», «Это возможно», «Я взбешен!!!» (франц.)] (внизу неимоверный вензель), «Pouvez-vous me dire, ou il demeure?» [«Не скажете ли, где он?» (франц.)] (опять вензель, или четная буква), «Je crains, que la machine ne sorte des rails», «Nous serons revenus de bonne heure» [«Боюсь, что
поезд сойдет с рельс», «Мы вернемся рано» (франц.).] и т. п.
К
следующему дню снег наполовину стаял. Кое-где проглянула черная земля, а к вечеру прихватило чуть-чуть изморозью. Воздух стал прозрачнее для света и звуков. Шум
поездов несся так отчетливо и ясно, что, казалось, можно различить каждый удар поршней локомотива, а когда
поезд выходил из лощины, то было видно мелькание колес. Он тянулся черной змеей над пестрыми полями, и под ним что-то бурлило, варилось и клокотало…
Нет, эта холодная женщина едва кое-как наскоро повидалась с ним чрез окно вагона и, велев ему догонять ее со
следующим же
поездом в Прагу, понеслась далее.
Наши финансы были настолько не роскошны, что мы взяли товаро-пассажирский
поезд, совершавший переезд в шестьсот четыре версты в двое суток. Второй товарищ, Зарин заболел и доехал до Петербурга уже совсем больной. Мы должны были поместить его в Обуховской больнице. У него открылся тиф, и он приехал в Дерпт уже в начале
следующего полугодия.
Практика давно уже выработала такой образ действии: кондукторы зорко следят на станциях за приближающимся косарем и энергично отражают его попытки проникнуть в
поезд; но раз он уж очутился в вагоне, на него машут рукою и, без всяких тасканий к начальству, просто высаживают на
следующей станции: все равно взятки с него гладки.
На
следующий день к вечеру мы прибыли на станцию Маньчжурия. Предстояла пересадка, а
поезд наш запоздал. Пришлось ночевать на станции.
Они клали шпалы перед нашим
поездом, отцепляли паровоз, взбирались к машинисту и грозили бросить его в топку, если он двинет
поезд. Офицеры эшелона посмеивались и тайно поощряли своих солдат. Препирательства тянулись полчаса, час. В конце концов их
поезд, при победном «ура!» солдат, двигался вперед первым. На
следующей остановке повторялось то же самое.
«
Поезд этот на
следующей станции разветвляется; один идет в Сан-Ремо, другой в Ментон. Едущие в Сан-Ремо должны пересаживаться, мы останемся, вот и все, — продолжал соображать Савин, — она будет спать и не догадается, что мы не в Сан-Ремо, она никогда в нем не бывала».